Полемика И.Ф. Плотникова с Ю.А. Бурановым о "Записке Юровского"

С последней и всеми другими публикациями историка Ю.А.Буранова, как и часто выступающего вместе с ним в печати соавтора В.М.Хрусталева, о Царской Семье связаны корни позиций основных противников официальных выводов Правительственной комиссии о действительной ее гибели и подлинной принадлежности найденных под Екатеринбургом останков. Обращение к Президенту страны и Патриарху группы лиц, выражающих эту позицию, основывается на выводах Ю.А.Буранова и выдвигает прежде всего его кандидатуру в состав комиссии по пересмотру достигнутых результатов расследования дела о Царской Семье (см. публикации: «По царскому делу», Независимая газета, 1998, 4 февраля; «И все-таки не спешите их хоронить!»,»Комсомольская правда», 1998, 27 января; «Царские останки» не имеют ничего общего с Романовыми»,»Комсомольская правда», 1998, 5 февраля; «В Петропавловской крепости похоронен не Николай II», «Комсомольская правда», 2001, 20 июля и т.д. Особенно в продвижении взглядов Ю.А.Буранова и его сторонников преуспевает, проявляет настойчивость и в итоге оказывает влияние на позицию даже священнослужителей Русской Православной Церкви «Комсомольская правда», с удовлетворением и гордостью заявляющая: «Церковь поддерживает «Комсомолку» (публикация в номере от 28 февраля 1998 г.), «В споре о сокровенном Патриарх Алексий заодно с «Комсомолкой» (публикация в номере за 21 марта 1998 г.) и т.д. Книги Ю.А.Буранова издаются и в зарубежье, оказывая влияние на международное общественное мнение. Русская Православная Церковь, ее предстоятель Патриарх Алексий II, многократно заявляли, что ждут более обстоятельных и убедительных свидетельств о действительных обстоятельствах убийства Царской Семьи, захоронении жертв, подлинности найденных останков, иначе говоря, доказательств достоверности исторических документальных источников. Вот почему автор счел необходимым подробнее рассмотреть взгляды Ю.А. Буранова, в основе которых лежат утверждения, будто документы, свидетельства участников июльских событий 1918 г. в Екатеринбурге и его районе, связанные с делом Царской Семьи, «фальсифицированы», именно здесь, в разделе источников и комментариев, не затрагивая основных разделов книги.
Ю.А. Буранов считает «главным грехом» «Комиссии по изучению вопросов, связанных с исследованием и перезахоронением останков российского Императора Николая II и членов его семьи», причиной приписываемого им впадения в ошибки следование ее и представителя Генпрокуратуры В.Н. Соловьева «Записке Юровского», комплексу документов, исходивших от участников убийства Царской Семьи, а шире – всей «советской» их части (в отличие от «белогвардейской»). Он пишет: «В.Н.Соловьев неуклонно (с постоянным цитированием) следует за комплексом документов, широко теперь известных как «Записка Юровского»... приводятся обильно цитируемые воспоминания Г.Н. Сухорукова, И.И. Родзинского, М.А. Медведева (Кудрина), А.Г. Кабанова, П.З. Ермакова. Цитируются и следственные материалы, снятые при допросах арестованных в 1918–1919 гг. «белым» следствием (П.С. Медведева, Проскурякова, А.А. Якимова)». (Правда о екатеринбургской трагедии. Сб. док. С. 9.)
При этом Ю.А.Буранов в качестве главного обоснования своей точки зрения указывает на недостаток (или отсутствие) анализа исторических документов следствия Госкомиссии, что во многом является справедливым. Причиной этого служило отсутствие в ее составе специалистов по истории гражданской войны на Урале в целом и событий в Екатеринбурге в 1918-19 гг., ученых, способных аналитически разобраться в комплексе личных документов, в крупных и мелких вопросах, подчас существенно влияющих на систему доказательств.
Однако историк, заостряя вопрос, доводит обвинение до утверждения, что комиссия Соловьева и в показаниях отмеченных лиц вообще «не проанализировала всех противоречий и нелепостей» (там же). При этом следует напомнить, что в своих собственных публикациях, в том числе в монографиях в соавторстве с историком В.М. Хрусталевым, Ю.А. Буранов до последнего времени придерживался почти той же концепции в оценках упомянутых источников, что и госкомиссия, прокурор-следователь В.Н. Соловьев, в том числе в оценке собственно «Записки Юровского», хотя уже выяснил, что текст ее составлен рукой М.Н. Покровского. К настоящему же времени Буранов встал на точку зрения, что «Записка» вообще фальсифицирована, ложно освещает события; он так или иначе переносит данную оценку не только на другие известные документы Юровского, связанные с освещением гибели Царской Семьи, но также и на другие воспоминания непосредственных участников трагедии. В ответ на вопрос корреспондента «Литературной газеты» Н.Н. Зеновой о его прежних ссылках на «Записку Юровского» как важнейший достоверный документ, Буранов ответил, что он теперь «полностью изменил свой взгляд» (там же. С. 13; Литературная газета, 1997 г., № 3, 22 января). Ю.А. Буранов с В.М. Хрусталевым высказывают эту точку зрения и в новой книге «Романовы: уничтожение династии» (М., 2000). «Записку» и воспоминания Юровского они подчеркнуто называют «дезинформацией», а то и образцом дезинформации (с. 368 и др.). Авторы настаивают на такой оценке показаний участников событий о месте окончательного захоронения расстрелянных, полагая, что все трупы были сожжены. При этом авторы не удосужились проконсультироваться со специалистами по вопросу о том, сколько потребовалось бы горючего и времени, чтобы успеть сжечь 11 неразложившихся трупов, тем более при отсутствии у команды соответствующих знаний и опыта. Опять же не учитывается то важнейшее обстоятельство, что «Записка», другие документальные работы Юровского и других составлялись специально для советских секретных служб и заведомо должны были быть достоверными. Надо сказать, что авторами сильно преувеличивается и «малограмотность» Юровского (с. 364). Он, судя по «наследию», был в этом отношении вполне на уровне других партийных, советских работников того времени среднего и многих представителей высшего звена.
Ю.А. Буранов, длительное время работавший в Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ), много сделал для выяснения происхождения, характера «Записки Юровского». Главное – он выявил в фонде М.Н. Покровского в РГАСПИ машинописный текст «Записки Юровского», значившийся в описи как «Изложение расстрела семьи Романовых», с каковым ранее ему довелось познакомиться в Архиве президента, и рукописный текст этого документа, значившийся как «Рукописные записки М.Н. Покровского о расстреле Романовых» (Правда о екатеринбургской трагедии. Сб. док. С. 19). Машинописный текст является таким же, как и текст из личного архива сына Я.Х. Юровского – А.Я. Юровского, с которым ранее, в 1978 г., познакомился драматург Г.Т. Рябов. В 1989 г. в Музее революции с документом, еще одним машинописным его оттиском, познакомился и впервые его опубликовал (Огонек. 1990 г., № 21) писатель Э.С. Радзинский, правда, без приписки в конце о точном месте захоронения останков узников Ипатьевского дома. В тексте, хранящемся в музее, приписки нет. Полностью текст стали давать в литературе позднее, после опубликования его Г.Т. Рябовым (Рябов Г. «Принуждены вас расстрелять». Родина, 1989 г., № 5) Все эти три исследователя – Рябов, Радзинский и позднее Буранов – выявили «Записку Юровского», заявили об этом в печати или опубликовали ее, тем самым сделали важное открытие. Последний сделал больше – нашел рукописный текст, выполненный рукой М.Н. Покровского, провел другую исследовательскую работу. Экспертизой было установлено, что рукопись документа сделана рукой М.Н. Покровского, им же сделаны небольшие приписки к одному из машинописных оттисков. Следует добавить, что на копиях документа значится надпись сына Юровского – Александра: «Копия документа, переданного моим отцом Яковом Михайловичем Юровским в 1920 г. историку Покровскому М.Н.» Он заверил ее своей подписью.
Итак, выяснилось, что документ написан рукой известного историка-большевика М.Н. Покровского, во времена Октября и гражданской войны и некоторое время 1920-х гг. входившего в высшую элиту Советского государства. Историки, прочие авторы, члены Госкомиссии, например историк С.В. Мироненко, прокурор-следователь В.Н. Соловьев пришли к выводу, что мы имеем дело не с чем иным, как воспоминаниями Я.Х. Юровского, записанными М.Н. Покровским. При этом учитывалась «малограмотность» Юровского и соответствие содержания документа реалиям (см.: Русская мысль. 1997, 16 апреля).
Ю.А. Буранов же пришел в конечном счете к выводу, что документ – фальшивка. И не только потому, что он вышел не из-под пера Юровского, а потому, что, по его мнению, документ совершенно не соответствует самим событиям, искажает их «в угоду» каким-то инстанциям власти. В то же время Буранов пытается доказать, что Покровский все же брал что-то от реальности, но из публикаций антисоветских авторов. С одной стороны, Буранов пишет о документе все же, как о «показаниях и противоречивой версии» «Якова Юровского», а с другой – как о творении Покровского по заданию кого-то. Покровского в связи с этим он наделяет званием «Первого и главного фальсификатора цареубийства», что совершенно несостоятельно и несправедливо по отношению даже к такому противоречивому историку. Оценка документа Бурановым в итоге однозначна – «фальшивка» (Правда о екатеринбургской трагедии. Сб. док. С. 24).
По поводу того, что другие специалисты на основе сопоставлений «Записки» с другими свидетельствами участников воспринимают ее как документ, фиксирующий показания Юровского, Буранов пишет: «Все вроде здесь гладко, но с таким «анализом» «документов» вряд ли согласится хотя бы один историк, по-настоящему объективно оценивающий трагические события 1918 года в Екатеринбурге» (там же. С. 24). Представляется, что это слишком самонадеянное заявление! Есть и еще будут появляться такие историки, ибо данный документ по всем важнейшим моментам подтверждается другими источниками первостепенного значения. И сочинить его не только в деталях, но и в общем плане «главный фальсификатор» М.Н. Покровский никак не мог. Почему бы не предположить, что именно «малограмотность» (или недостаточная грамотность) Юровского могла быть причиной того, что профессор М.Н. Покровский по чьему-то поручению сверху, скажем, того же В.И. Ленина или просто «для истории», по своей инициативе, что менее вероятно, записал и отредактировал рассказ Юровского, приведя его к удобочитаемому виду? Не извлечем ли мы когда-нибудь из «хранилищ за семью печатями» еще один машинописный текст «Записки» с резолюцией: «Читал (Ознакомился) такого-то числа, Ленин»?
Ю.А. Буранов и мысли не допускает, что такое могло быть. Подобный вывод историка С.В. Мироненко он отвергает, не приводя никаких доказательств. Вот его отношение к позиции названного историка: «Мироненко заявил, что записки являются «воспоминаниями» Юровского, но «написаны (надо же!) Покровским». Все правильно: признать, что весь комплект документов по царскому делу является не чем иным, как искусной фальсификацией...» Ни больше ни меньше, только так! Так же неблагосклонен Ю.А. Буранов к воспоминаниям Я.Х. Юровского 1922 и 1934 гг., и других участников убийства и захоронения, прежде всего М.А. Медведева (Кудрина) и И.И. Родзинского. О последних он отзывается, как о «сущей нелепице» (там же. С. 23). Но почему же? Обратимся еще к одному важному источнику. В середине 1960-х гг. А.Н.Яковлев (в то время зав. Отделом пропаганды и агитации ЦК КПСС) по поручению Н.С. Хрущева выявил, пригласил в ЦК и совместно с сотрудником радиокомитета беседовал с М.А. Медведевым (Кудриным) и Г.П. Никулиным об их участии в уничтожении и захоронении Царской Семьи. Был приглашен и И.И.Родзинский. «Пригласил их, – вспоминал он, – на беседу. Как показали последующие события, я был последний, кто официально разговаривал с участниками расстрела семьи Романовых.
Поначалу приглашенные не могли понять, зачем их вызвали в ЦК. Объяснил, что есть поручение Хрущева выяснить обстоятельства гибели царской семьи. После одной-двух встреч собеседники начали оттаивать, сообразив, что для каких-то «претензий» их вызвали бы в другое заведение. Договорились, что их рассказы будут записаны на пленку…
В заключение рассказа об этом преступлении власти хочу передать мои ощущения от показаний Никулина и Родзинского. Я уверен, что они говорили правду. Они расстреливали именно царскую семью. О своих действиях они говорили без восторга, но и не сожалели о содеянном. У них не было никакого смысла лгать» (Яковлев А. Омут памяти. М., 2001. С. 148, 151.). И в самом деле: зачем было старым коммунистам говорить в «святая святых» своей партии неправду о событиях полувековой давности, да еще для хранения, как отмечал (и как сделал) Яковлев, в «особом хранении в Институте марксизма-ленинизма»? Не лишним при этом будет заметить, что, по утверждению А.Н.Яковлева, часть пленок с записями воспоминаний выстригалась и продавалась «за большие деньги». Он полагает, что часть записей исчезла. (ЦПА ИМЛ, ныне – РГАСПИ).
Источники говорят о том, что при поездке в июле 1918 г. в Москву Я.Х. Юровский составил (и не мог не сделать этого, учитывая существующую практику) доклад. Это признает и Ю.А. Буранов. Текст выявленного документа мог быть составлен Покровским по письменному докладу и дополнительным письменным или устным уточнениям Юровского. Следует обратить внимание на то, что документ, во-первых, решительно расходится с распространявшейся тогда большевиками официальной, предназначенной для дезинформации версией событий в Екатеринбурге, во-вторых, никак не предназначался для печати, десятилетиями находился в спецхранах, в-третьих, воспроизведен в общих и главных чертах, совершенно независимо, в разное время другими участниками событий, да и самим Юровским в 1922 и 1934 гг. Возможное участие в логической и стилистической обработке воспоминаний в 1922 г., скажем, его дочери Р.Я. Юровской, не делает их фальсифицированными, тем более что текст завизирован Юровским. Сделанные им самим поправки к тексту расшифрованной стенограммы доклада в 1934 г. свидетельствуют о постепенном повышении уровня его грамотности. О том же говорят содержание доклада и ответы на вопросы. Но об этом далее. Подчеркну лишь сейчас, что во всем основном, несмотря на большой временной промежуток между составлением документов, освещение хода событий в них совпадает. И это ли не важнейший аргумент, подтверждающий достоверность зафиксированного рукой М.Н. Покровского раннего воспоминания, копия которого хранилась в семейном архиве, как собственный документ Юровского?!
Ю.А. Буранов на страницах своих публикаций очень часто утверждает, что изложенное в документе Юровского–Покровского «вызывает массу сомнений», «полно противоречий и довольно неуклюжих попыток скрыть истинную картину расстрела и последующего «захоронения», говорит о «нелепости картины расстрела Романовых» и т.д. Однако доказательств этих «нелепостей» не приводится. Упоминаются лишь частные разночтения: перепутанная фамилия повара («Тихомиров» вместо – «Харитонов»), забытая фамилия Демидовой, названной однажды не «комнатной девушкой», а «фрейлиной», указание в одном случае на 12, а в другом на 11 расстрелянных и т.д. В частности, к числу «нелепостей» Буранов относит упоминание в «Записке» Юровского–Покровского о нахождении драгоценностей при раздевании трупов у шахты, поскольку, дескать, известно, что они были изъяты комендантом ранее, еще в доме Ипатьева. Как в данном, так и в других случаях историк просто слабо ориентируется в документальных источниках – воспоминаниях участников убийства и материалах следствия. Дело все в том, что основная масса драгоценностей, увезенных из Тобольска в Екатеринбург, была зашита в искусно изготовленные («кучерские») пояса, лифчики великих княжон Ольги, Татьяны и Анастасии и подушки (были переданы на хранение ранее прибывшей А.С. Демидовой), которые не были обнаружены при личном обыске заключенных. Юровским были изъяты у Романовых лишь те предметы, которые были в их комнатах, на пальцах рук и т.д. (см.: Соколов Н.А. Убийство Царской Семьи. М., 1990. С.162, 249–250, 259–274, 291; Дитерихс М.К. Убийство Царской Семьи и членов Дома Романовых на Урале. М., 1991. Т. 1. С. 147, 185, 227; Гибель Царской Семьи. Материалы следствия по делу об убийстве Царской семьи (Август 1918 – февраль 1920). Франкфурт-на-Майне, 1987. С.9–50, 148–161; Последние дни Романовых. Док., материалы... Свердловск, 1991. С.144, 156–158, 165, 259, 263; Алексеев В.В. Гибель царской семьи: Мифы и реальность. Екатеринбург, 1993. С.110–116, 118, 127. И многие другие источники, известные и не историкам).»Аргумент» Ю.А. Буранова звучит более чем странно. Он абсолютно несостоятелен. В тех немногих случаях, когда историк предпринимает попытки разоблачить автора «фальсификации» – Покровского, это делается недобросовестно, с явным передергиванием фактов, с той самой «фальсификацией», в которой обвиняются им другие. Так, Ю.А. Буранов пишет: «он (Юровский. – И.П.) уверенно говорил (в Свердловске), что «белые» ничего не нашли под коптяковским «мостиком», куда он закопал девять из одиннадцати трупов расстрелянных жертв в Ипатьевском доме. Можно и дальше приводить примеры несуразностей и противоречий, заложенных в «записке» Юровского...» (Правда о екатеринбургской трагедии. Сб. док. М., 1998. С. 32). Если можно приводить «примеры несуразностей», то надо бы это и сделать, поскольку приведенные Бурановым легко опровергаются как надуманные. Юровский просто констатировал факт, что белые стояли на мостике, но не догадались копать под ним. «Всего полтора месяца тому назад, – рассказывал Юровский, – я впервые читал книгу Соколова, из этой книжки я увидел, что моя хитрость оправдала себя. Там сказано, что по дороге был сделан помост, очевидно, для грузовика. Они этого места найти не могли, хотя и видели. Они пошли по ложному следу. В книге был помещен снимок, на котором были эти шпалы» (ЦДООСО. Ф. 41. Оп. 1, д. 151, л.18.). Так все и было. «Белые» не только не искали, но, увы, и не догадались поискать под мостиком захоронение. Сфотографировали его, но только как место, где застревал автомобиль команды Юровского, и тот этим гордился: вот как хитро поступил! Так оно и было. У кого же тут обнаруживаются «несуразности» и «противоречия»? Обнаруживается лишь невладение автора историческим материалом или необъективный подбор «аргументов».
Да, в «Записке» и прочих документах, связанных с именем Юровского и других убийц и похоронщиков, есть противоречия, частью самими же ими позднее исправлявшиеся или сразу же оговаривавшиеся, но они носят частный характер (особо стоят лишь воспоминания П.З. Ермакова) и легко объяснимы, что в данной книге и показывается. На эти воспоминания накладывали отпечаток и издержки памяти, и практически полная невозможность обращения к источникам, и амбициозность некоторых через десятилетия, стремление присвоить себе особую роль (Ермаков – руководителя смертоубийства и захоронения; Юровский и Медведев-Кудрин – первый выстрел в Царя...) и, наконец, особая, экстремальная ситуация, в которой они действовали (и дни, и бессонные ночи, и нервное напряжение, невозможность под страхом расстрела рассказать о событиях кому-либо и т.д.). Документ, составленный рукой Покровского, имеет самое прямое отношение к Юровскому, как к его соавтору и больше – автору исходного текста. Машинописный текст его, как уже отмечалось, хранился последним всю жизнь, и членам семьи он выдавал его за собственный «для Покровского». Суть изложенного, подавляющая часть деталей повторена им в дальнейшем в двух документах, в том числе в докладе на собрании старых большевиков. Абсолютно, документ не есть фальсификация. Он составлен по достоверным данным виднейшего участника событий – «из первых рук». Это будет предметно, по ходу освещения событий, анализа источников, сопоставления совокупности документов показано.
Немаловажным является вопрос о датировании «Записки» Юровского–Покровского. Она датирована сыном Юровского Александром при участии дочери Юровского Риммы со слов отца, уже покойного (при передаче ее копии в 1958 г. в Свердловский обком КПСС), 1920-м годом. Эта же дата названа А.Я. Юровским Г.Т. Рябову при ознакомлении последнего с текстом в 1978 г. В начале 1960-х гг. указание А.Я. Юровского было принято, очевидно, после анализа самого документа сотрудниками Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. Есть основание для принятия этой даты, как совершенно реальной и весьма точной, давно уже введенной в научный оборот. Анализ содержания документа, сопоставление его с другими позволяет твердо утверждать, что она достоверна. Отклонение может быть лишь в сторону начала 1921 г., ибо в нем о 1919 г. говорится в прошедшем времени.
Ю.А. Буранов решительно оспаривает известную дату, утверждая, что «Записка» была написана на несколько лет позднее, после 1924 г. Мотивируется эта точка зрения все тем же предположением о «фальсификации», полном неучастии в составлении документа Я.Х. Юровского, описании всего М.Н. Покровским, который, не будучи участником событий, мог это сделать только после выхода в свет книг по данной теме. На этот счет приводится аргумент– факт заимствования составителями «Записки» данных о производившихся в 1918–19 гг. белыми поисках останков Семьи Романовых у деревни Коптяки и о нахождении там «пальца» и т.п. Ю.А. Буранов исходит из твердого убеждения, что составитель «Записки» мог это узнать только из книг. Эта позиция – глубокое заблуждение. Что же об этом сказано в «Записке»?
В документе говорится: «При этом (при первом захоронении трупов 17 июля, сбрасывании их в шахту.– И.П.) кое-что из ценных вещей (чья-то брошь, вставная челюсть Боткина) было обронено, а при попытке завалить шахту при помощи ручных гранат, очевидно, трупы были повреждены и от них оторваны некоторые части – этим ком[ендант] объясняет нахождение на этом месте белыми (к-рые потом его открыли) оторванного пальца и т.д.» (Последние дни Романовых. Док. С. 157).
Ю. А. Буранов заключил, что факт всех этих находок – пальца и прочего – был известен «узкому кругу следователей «белого» движения», Покровский не мог их «знать» и мог получить эти сведения и написать «уже после выхода в 1920–24 годах книг Вильтона, Дитерихса, Соколова и других, изданных в Лондоне, Владивостоке, Париже и Берлине. В них-то и были изложены упомянутые выше детали» (Правда о екатеринбургской трагедии. Сб. док. М., 1998. С.19–20). Но в тексте прямо говорится, что М.Н. Покровскому об этом было сказано комендантом – Я.Х. Юровским. И тому, и другому, особенно последнему, в 1920 г. вовсе не надо было ждать выхода книг указанных авторов. Они это знали точно. Но если бы даже и не знали, то узнали бы точно уже в том же 1920 г., когда сначала в Лондоне на английском, затем в Париже на русском языке вышла книга Р.Вильтона «Последние дни Романовых». В ней прямо говорилось: «Нашли холеный палец, отрезанный, наверное, чтобы снять с него кольцо, а также искусственную челюсть с золотой отделкой, – то и другое признали за принадлежавшее доктору Боткину», упоминалось также об «огромном количестве драгоценностей», в том числе о конкретных предметах (Последние дни Романовых. С. 442). Эти находки были сделаны следствием белых еще в середине августа 1918 г., о чем, вопреки мнению Буранова, стало широко известно населению Екатеринбурга, газетчикам, сообщавшим о том в российской и зарубежной печати. Юровский мог знать об этом, находясь в Москве, так или иначе еще тогда же, скажем, через коммунистов-связных с большевистским подпольем, и уж, во всяком случае, с лета 1919 г., когда прибыл в Екатеринбург в качестве председателя губернской ЧК и занимал эту должность целый год, пока вновь не уехал в Москву. Под его руководством производились аресты, допросы и расстрелы по делу белого следствия и поиска останков Романовых. Были схвачены, допрошены и расстреляны первые следователи – А.П. Наметкин и И.А. Сергеев, все в точности по рассматриваемому вопросу знавшие. Местный большевик П.М. Быков, опубликовавший в 1921 г. работу «Последние дни последнего царя», материалы к которой подбирал и текст составлял с 1920 г., о следствии белых и его результатах был осведомлен; неужели руководитель облчека ничегошеньки об этом не знал?! Просто нелепое предположение. С лета 1920 г. Я.Х. Юровский вновь на работе в Москве, и, конечно же, по указанному моменту мог дать пояснение М.Н. Покровскому. До книг он был не охотник. С книгой Н.А. Соколова, вышедшей в свет еще в 1925 г., он, как отмечал сам, познакомился лишь в конце 1933 г., незадолго до выступления с докладом в Свердловске (ЦДООСО. Ф.41. Оп.1, д.151, л.18). Записка не могла быть составлена до 1920 г., ибо в ней говорится в прошедшем времени: в «19-м году откопано и привезено в Москву (речь о добытых драгоценностях при раздевании трупов у шахты. – И.П.)» (Последние дни Романовых. Док. С.157.) И вряд ли она была составлена в 1921-м, разве что в самом его начале, ибо в «Свидетельстве», датированном в отпечатанном виде весной этого года, емком и составлявшемся, надо полагать, начиная с предыдущего года, исправлен целый ряд частных неточностей (написание фамилии повара, дана фамилия «фрейлины», которую к составлению «Записки» он «забыл», и т.д.), описано все более обстоятельно и точно, рассказано о роли целого ряда лиц, прежде даже не упоминавшихся. Это лишнее и веское доказательство абсурдности предположения, что «Записка» составлена после 1925 г. По отношению к «Свидетельству» она выглядит набросками.
Итак, с полнейшей уверенностью можно подтвердить датирование «Записки» Юровского–Покровского второй половиной 1920 г., когда Юровский переехал в Москву (в крайнем случае – началом 1921 г.).
Следовательно, мы имеем дело с документом, составленным руководителем расстрела и захоронения Романовых в Екатеринбурге Юровским и видным советским историком М.Н. Покровским, написанным рукой последнего по устным и, очевидно, письменным данным (докладу, специальному тексту по запросу?) первого. Нахождение доклада, сличение такового с рукописью Покровского сняло бы сомнения у самых недоверчивых. Но и без этого ясно, что этот документ ни в коей мере не есть фальсификация. Он достоверен. Он уникален и в изучении екатеринбургской трагедии восполним разве что «Свидетельством», его разделом «Последний царь нашел свое место», которое исследователями до сих пор практически игнорируется. В свете приведенной аргументации ясно, что всем принимающим писания Ю.А.Буранова по рассматриваемому вопросу как результат добросовестного и квалифицированного анализа и оценки исторических документов, пора отнестись к выводам Буранова с той критичностью, которой они заслуживают.